Терпкий вкус страсти [= Сильнее страсти ] - Айрис Джоансен

Ей отрубят руки. Ночной кошмар возвращается. Нет! Это реальность. Ужасная, невыносимая реальность.

Она услышала скрип отворяемой двери. Дамари поднял глаза:

– А вот и фра Луис. – И, обращаясь к вошедшему, нетерпеливо произнес:

– Она очнулась. Мы можем начать.

Санчия инстинктивно попыталась вырваться из пут, державших ее, когда фра Луис подошел к столу и встал за Дамари. Он был одет в темный монашеский балахон, подчеркивавший его болезненную полноту. На одутловатом лице с полными губами холодно светились тусклые зеленые глаза.

– Приветствую тебя, дитя мое, – глухой голос фра Луиса гулко отозвался в помещении. – Мой господин Дамари сообщил мне о твоих прегрешениях, и теперь ты должна понести наказание.

Санчия содрогнулась и закрыла глаза.

Так и должно было случиться. Она осталась одна и не может ничего сделать, чтобы прекратить мучения. Ей отрежут руки.

Лион предал ее.

Левая рука заныла, и это привело ее в чувство. «Должно быть, рана снова открылась, – равнодушно, как будто речь шла о ком-то другом, подумала Санчия. – Надо попытаться остановить кровь». Она повернулась, затем медленно, осторожно приподнялась и села.

Тяжело дыша и чувствуя слабость, она оперлась спиной о влажную стену темницы. Какое это имеет значение? Вскоре они снова придут за ней, и все начнется с самого начала.

Но это имело значение.

Это несправедливо, что она должна так страдать. Вспыхнувший гнев оттеснил замершие от отчаяния чувства. Что она делала? Она повиновалась, как полагается повиноваться рабыне. И ее использовали точно так же, как используют рабов.

Таракан прополз по шее и по волосам. Она машинально тряхнула головой, чтобы согнать его.

Грязь, боль, насекомые и… предательство:

Обещание, данное рабыне, можно и не держать. Оно ничего не значит, даже меньше чем ничего.

Она напряглась, каждый мускул ее тела окаменел. Шлепки сандалии фра Луиса послышались на ступеньках лестницы. Он отнесет ее в комнату, привяжет к столу, закрепив руку. Он склонится над ней и посмотрит холодным, бесчувственным взглядом… и все начнется сначала.

И Дамари будет стоять рядом и пить ее боль, жадно ловя каждую судорогу, каждый вскрик, он будет гладить ее волосы и шептать о том, какая новая боль ее ожидает. И во всем этом нет ни единой капли справедливости, подумала она с нарастающим гневом. Она не позволит мучить себя. Она больше не будет подчиняться чужой воле, раз это несет ей одни страдания.

Дверь, скрипнув, отворилась, и на пороге возник черный силуэт фра Луиса, окруженный мерцающим светом факелов, закрепленных на стенах темницы.

Санчия приказала себе подняться. Она будет бороться. И как только к ней пришла решимость, страх покинул ее.

– Ты готова, дитя мое?

Она неуклюже поднялась, опираясь о стену только правой рукой, изо всех сил сдерживая желание кинуться на него и ударить кулаком в мучнистое бледное лицо.

Прошлой ночью она так и поступила, и они пришли к выводу, что ей придется расплатиться и за это тоже.

Но однажды она все равно найдет способ убежать. Она убежит от своих мучителей и от тех, кто отдал ее им в руки.

Больше она не будет принадлежать никому.

Фра Луис вытянул руку:

– Идем, господин Дамари ждет. Он предложил, чтобы сегодня утром мы занялись твоим большим пальцем.

* * *

– О боже!

Это был голос Лиона и в то же время не Лиона – хриплый и какой-то надтреснутый.

Но с какой стати здесь может оказаться Лион, если он убежал, оставив ее в лапах Дамари? Санчия пыталась вынырнуть из темных глубин беспамятства, в которое она погрузилась, ища спасения от пыток, но барьер между нею и окружающим миром оказался слишком плотным, ей не по силам было преодолеть его. Она боялась пошевелиться – иначе боль вернется опять. Боль, которая настигала ее везде, преследуя даже в бреду. А еще смрад, сырость, крысы… Ей нельзя открывать глаза, иначе этот кошмар вновь обрушится на нее. Пусть лучше длится сон.

– Иисусе, – теперь это был голос Лоренцо. – Нечего стоять и смотреть на нее. Действуй, Лион! Нам надо вынести ее до того момента, как Дамари вернется с подкреплением.

– Ты только посмотри на нее, – прошептал Лион.

– Она не умерла, а ты выглядишь еще хуже, – нетерпеливо произнес Лоренцо. – Выноси ее быстрее из этого ада, и там посмотрим, что они с ней сделали.

«Что-то ужасное», – хотелось ей сказать им. Эта жестокость и безжалостность сожгла ее душу, она перестала быть той Санчией, которой была раньше, – теперь вместо нее появился кто-то другой. Но во сне незачем говорить…

Ее бережно подняли. Странно. Ни один из ее предыдущих снов не представлялся таким реальным. И запах. Кожи и мыла.

Тот особенный мужской запах, который принадлежал только Лиону. Может быть, это и в самом деле не только сон? Она шевельнулась и попыталась поднять голову.

– Не двигайся. Теперь ты в безопасности, – голос Лиона стал еще более отчетливым, а его слова еще более разборчивыми. – Мы увезем тебя отсюда.

Ей захотелось раздвинуть завесу мрака и убедиться, в самом ли деле перед ней Лион. И она поняла, что ее воля способна превозмочь слабость измученного тела. Надо только сосредоточить всю энергию на одном усилии. И глаза – очень медленно – открылись и сфокусировались на лице, склонившемся над ней.

Прямо на нее смотрели темные сверкающие глаза. Глаза Лиона.

– Ты… ты нарушил обещание.

Лицо его передернулось, как от боли.

– Я знаю. – Его руки обняли ее. – Но теперь я здесь, и я позабочусь о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе. Она покачала головой:

– Слишком поздно. – И еще до того, как ее глаза снова закрылись, она услышала его тяжелый, прерывистый вздох.

* * *

Тюремная камера двигалась, вздрагивала, падала.

Еще один кошмар. Санчия тихо застонала и попыталась потеснее прижаться к стене, чтобы удержаться от падения безумно раскачивающейся темницы.

– Не пугайся, – послышался голос Лоренцо. – Это всего лишь небольшой шторм. Ничего страшного.

– Шторм – это буря, так ведь? Как может быть шторм в тюрьме?

Санчия открыла глаза и увидела Лоренцо, который полулежал в кресле, его ноги, переброшенные через подлокотник, раскачивались.

– О, ты очнулась. Великолепно. Мне хочется поговорить с тобой. Ты слишком долго оставалась такой вялой и скучной и не реагировала на окружающих. Но Лион настаивал, чтобы я сидел около тебя и ждал, когда ты придешь в себя. Ну, как ты?